Вы знаете, очень удобно жить, когда ты ничего не чувствуешь. Исчезают
голод
потребность в тепле и сне
усталость
притупляется физическая боль
В таком состоянии я начала новый этап своего путешествия. За несколько часов до перелёта Мюнхен – Барселона я сидела в Опере на «Лоэнгрине» Вагнера. Покупке билета на это представление предшествовали долгие раздумья на тему того, что сильнее: моя ненависть конкретно к «Лоэнгрину» или моя любовь к Вагнеру в целом. Любовь победила. К тому же для меня поездка в цивилизацию без похода на Вагнера – это зря потраченные деньги и время. Постановка была весьма оригинальной, особенно как для консервативного Мюнхена. Меня, конечно же, больше всего воодушевили костюмы с явной аллюзией на униформу СС. Всё-таки во время проведения Мюнхенского Оперного фестиваля смотреть спектакли здесь намного интересней. Певцы и оркестр вытворяли что-то невероятное. В моём отключённом неделю назад сознании начали прорезаться давно застрявшие где-то в глубине эмоции…
Вагнер. Байройт. Три дня без сна. «Познакомьтесь, это… Он из Питера. Она из Киева».
«Из логова змиева, из города Киева я взял не жену, а колдунью…»
«Очень приятно. Тристан». «Взаимно. Не Изольда»
Голубые глаза.
«Лоэнгрин»
«Парсифаль»
«Как вам Пьер Булез за пультом?»
Неслучайная встреча в коридоре отеля. «Эта компания становится слишком шумной. Уйдём отсюда?». «Разумеется. Я в номере…». «Я знаю. Иди, я тебя догоню». Я поднимаюсь к себе. Пытаюсь себя уверить, что ничего не происходит. Мне нельзя. Во мне робко зарождается любовь, я не имею права задавить её страстью. Всё под контролем. Всё нормально. Стук в дверь. «Ты быстро». «Принёс тебе яблоко». «Спасибо, это очень мило». «Покурим?». «Я не курю. Давай». Мы идём на лестницу курить. Смотрим в большое окно на застывший в ночном покое городок. «У тебя кто-то есть?». «Скорее да, чем нет. Мы с ним только начинаем встречаться». «Ясно. У меня примерно то же. Расскажи мне о себе».
сложное расставание после двух лет
пустота внутри
эта пустота засасывает в себя много ненужных действий и эмоций
я такая израненная сама собой
«Говори ещё…»
Я говорила.
«Ещё…»
За окном начинало светать. «Я за эту ночь сблизился с тобой, как ни с кем раньше».
ОСТОРОЖНО: РАЗГОВОРЫ МОГУТ ПРИВЕСТИ К СЕРЬЁЗНЫМ ПОСЛЕДСТВИЯМ.
Потом были руки… слова… держи меня… нас могут увидеть… приезжай в Питер… нет… я расстался… я нет… в Мариинке «Тристан» и Гергиев, приезжаю через две недели… я буду счастлив… привет…………………. вокзал, поезд.
Воспоминания о былой страсти уместились в нескольких тактах «Лоэнгрина». Зато за ними на fortissimo разыгрались ужасы того, что за этим следовало. Моя душа транслировала на экране разума сцены из прошлого, где я выла по ночам, проклиная себя за то, что я такая слабая и не могу преодолеть эту страсть, где я ненавидела себя за то, что делаю больно любимому человеку. Теперь музыка Вагнера брала штурмом крепость моего сердца, в которой больше не было ни этой страсти, ни этой любви. Были только голые ободранные стены со следами запекшейся крови и витающая над этими руинами бесконечная вагнеровская мелодия.
Через четыре с половиной часа мне не оставалось ничего другого, как полюбить «Лоэнгрина». Я ненавидела его лет 20. Пришло время сделать шаг в другую сторону.
До самолёта оставалось семь часов, выходить из дома нужно было через четыре, чемодан был не собран. Поспать не получилось. Взлёт – посадка – Барселона. Мне было очень плохо. Ненадолго очнувшись от остолбенения во время оперы, я получила новую порцию боли. Я приехала в центр города и почувствовала себя ребёнком, которого потеряли. Я не понимала, куда идти. Дело было не в отсутствии карты в незнакомом городе. В тот момент я бы чувствовала себя точно так же даже в Киеве. Так же не понимала бы, на каком языке говорят люди вокруг и как, чёрт возьми, доехать хоть куда-то.
почему
как мне это пережить
больно, очень больно, не могу дышать
Я решила поесть и попробовать успокоиться. Мне действительно стало лучше, и через пару часов я уже как обычно рассказывала то и дело пристающим ко мне туристам как добраться до интересующих их мест. Барселона подбадривающе улыбалась мне, я потихоньку поднимала голову. Так мы с ней познакомились.
Снова самолёт. Цель – Канары, Лас Пальмас, океан. И подруга, которая меня ждёт. Она ещё ничего не знает. Вообще с того самого момента я уже не впервые подкладываю своим друзьям свинью: они ждут меня, а вместо этого получают какое-то страдающе-всматривающееся-в-никуда существо. Я стучу в дверь. Вот и я. Формально вроде как всё в моём стиле, в одной руке чемодан, в другой – бутылка мартини. «Ура, ты приехала! Как долетела, как Барселона?». «Всё хорошо, только вот…». Из душа выходит подруга моей подруги, а у нас тут уже драма. Девочки кормят меня сыром и фруктами и укладывают спать.
В моменты, когда я ненадолго прихожу в себя, я понимаю, что без моих друзей я бы сейчас просто не выжила. «Возьми куртку, ты можешь замёрзнуть». «Поешь, ты давно не ела». «Попей воды». «Поспи». «Выговорись». Мои ангелы в разных странах терпеливо готовят мне пасту, откупоривают бутылки, подбивают подушки, обнимают и слушают мои несвязные рассказы о том, что случилось. Если любви мне на этом свете не досталось, я должна быть благодарна за дружбу.
На Гран-Канарии я почти не приходила в сознание. Как и прежде, всё было похоже на болезненный сон, в котором видишь меняющиеся картинки и ощущаешь, как периодически кто-то берёт тебя за руку, чтобы прощупать пульс. Небольшой проблеск был только один раз. Я плавала в океане, были большие волны, кроме меня почти никто не купался. Спасатель на скутере подплывал к немногочисленным экстремалам и просил их быть осторожными. Но я была уже далеко и он меня не видел. Волны властно накрывали меня, и океан затягивал всё дальше. Было страшно и легко одновременно. Я барахталась в солёной воде и понимала, что всё это только наше с океаном личное дело. Бороться с ним было глупо, оставалось только почувствовать, как именно нужно ему поддаться, чтобы он меня не убил. У меня получилось. Волны больше не били меня голове, а поднимали на себе и бережно переворачивали. Мы с океаном были друг в друге, наш мир был ограничен только узкой полосой берега с одной стороны, далёким горизонтом с другой и небом сверху. Четвёртой стороной мира были мы двое.
За шесть дней на острове я приобрела новую подругу, попробовала вспомнить, что такое смех и загорела. Настало время возвращаться в Мюнхен. В самолёте мне снова стало плохо: резко оказавшись без дружеской поддержки я, как и после Франкфурта, начала бояться, что я могу упасть в обморок и мне никто не поможет. Перелёт был долгим и я заставила себя уснуть. Внезапно меня разбудил поцелуй. Мальчик лет семи, сидевший рядом, поцеловал меня в левую руку чуть выше локтя. Этот странный поступок привёл меня в полнейшее недоумение.
какого …?
что происходит?
куда смотрит мамаша?
дайте поспать, я практически не спала две предыдущие ночи!
Мальчик с заговорщицким видом наблюдал, как я растерянно оглядываюсь по сторонам, спросонья очень туго соображая, где я и с какой такой радости меня вдруг целуют маленькие мальчики. Самолёт начал снижаться и я уже не так злилась: значит, всё равно пора было просыпаться. В моём пробуждении и том, как оно произошло, можно было отыскать символизм и даже повод для осторожного оптимизма.
я спала
меня поцеловал Маленький Принц
и я проснулась
когда-нибудь я проснусь по-настоящему
В Мюнхене меня снова ждала Опера. «Ариадна на Наксосе» Рихарда Штрауса была поистине фантастической. Голоса переливались, как драгоценные камни, оркестр был достойной всей этой роскоши оправой. Я в полной мере поняла, почему многие оперы Штрауса считаются неисполнимыми. К счастью в его родном Мюнхене с этим убеждением не хотят считаться и с блеском доказывают обратное. Совершенство музыки и исполнения оказались слишком тяжёлым контрастом для того, что я переживала. Меня начали душить слёзы. Я так надеялась, что смогу заплакать и мне станет легче. Это моя типичная проблема: когда случается что-то плохое, я сразу закрываюсь в себе и, как правило, не успеваю поплакать или ещё как-то проявить свои чувства. Поэтому боль застряёт во мне на долгие годы. Я сидела в Опере и уговаривала свой организм пощадить меня. Ведь момент был такой удобный: в зале темно, меня вряд ли кто-то увидит, музыка уже немного расслабила меня, на красный бархат кресла слёзы капали бы с такой театральной эффектностью. Ах, красота какая, где же ещё плакать-то, как не в Опере?! Но нет, во мне не осталось влаги, боль выпила меня всю без остатка. Как будто издеваясь надо мной, после представления на улице пошёл дождь. Я шла по щиколотку в холодной воде и ничего не чувствовала. Снова попробовала заплакать (под дождём – тоже неплохо, а?), но всем, на что меня хватило, были глухие стоны. Впитать бы весь этот дождь и обратить его в слёзы. Но я не знала, как это сделать.
Комментариев нет:
Отправить комментарий